Котельников Петр Павлович

Я родился 10 мая 1929 года село Богоявленск, ныне Долгово, Земетчинского района Пензенской области. Вскоре после моего рождения моего отца раскулачили, хотя никаким кулаком он не был. Кулаки – это те, которые имели наемную силу, а он был простым тружеником. До революции отец работал у помещика, у которого было несколько имений. Когда произошла революция имение в селе Богоявленское, помещик, надеясь сохранить, передал во временное пользование отцу. В этом имении отец с матерью занимались хозяйством. Во время коллективизация, определили, что отец зажиточный и его надо раскулачивать. На нашем доме крыша была покрыта жестью, так ее сняли, отобрали лошадей. Но отца не сослали, он остался в нашем селе. Видимо, испугавшись, отец завербовался на Кавказ и попал в Туапсе. Там он работал на стройке, строил дачи им. Косорева, Болдарева. Работал разнорабочим, каменщиком. В 1934 году умерла моя мама, и я стал жить со старшим братом Николаем, у него была дочь, моя ровесница, и сестрой Ниной. В 1935 или 1936 годах отец нас с сестрой забрал к себе в Туапсе. Он к тому времени женился и мы жили с отцом и мачехой. Через какое-то время нам сообщили, что отец, погиб на производстве, но, ни я, ни сестра не помним, что мы его хоронили. После смерти отца мачеха не захотела содержать меня и сестру, и нас отправили в детский приемник Туапсе. Оттуда в другой детский приемник, в Краснодар, а из Краснодара мы попали в детский дом им. Красного Октября, который находился в станице Константиновская Ростовской области. Там я пошел в 1-й класс. В 1940 году, когда я окончил 4 класса, в этот детдом приехал лейтенант Василий Иванович Ушаков, который служил в Брестской крепости. Он привез письмо от командира 44-го стрелкового полка майора Гаврилова, в котором просилось, чтобы администрация детдома отобрала мальчишек, которые умеют играть на духовых инструментах, чтобы они стали воспитанниками полка. Администрация отобрала пятерых ребят – меня, Володю Измайлова, Володю Казьмина, еще двоих ребят и осенью 1940 года мы приехали в полк, он тогда размещался в Слободке. В Слободке я и Володя Измайлов пошли в 5-й класс, а Володя Казьмин в 7-й. В марте 1941 года 44-й полк, и вся 42-я дивизия, были переведены в Брестскую крепость, нас же троих оставили в Слободке, чтобы мы окончили школу. С нами оставался боец музыкального взвода Белов, он на басу играл. В конце мая 1941 года у нас закончился учебный год, и мы переехали в Брестскую крепость. Музыкальный взвод 44-го полка располагался на втором этаже северо-западной части кольцевой казармы. Летом мы изучали марши, сигналы, несли службу дежурными сигнальщиками. Нередко, с подразделениями полка, мы выходили на стрельбища, где должны были подавать сигналы: начало огня, конец стрельбы и т.д. Сейчас иногда спрашивают: «Чувствовали ли мы приближение войны?» Между рядовыми и младшими командирами такие разговоры ходили. Со стороны Польши неоднократно залетали самолеты, но наши истребители никогда на перехват этих самолетов не вылетали. А те сделают один, два круга и уходят в сторону Польши. Но вот такого, что завтра начнутся бои – такого не было. 21 июня, в обычное время, наш музыкальный взвод вышел на развод караулов. 22 июня мы должны были идти в увольнение. Нам тогда как раз выдали перешитое летнее обмундирование, и мы хотели зайти в фотоателье, сфотографироваться. Но этим планам не суждено было осуществиться. Рано утром я услышал гул самолетов, а потом взрывы… Крепость превратилась в море огня. Кругом все горело и грохотало. В нашей казарме был пробит потолок, отвалился кусок стены, появились первые убитые и раненые. Прозвучала команда: «Тревога!» Кто остался жив, разобрали оружие и инструмент и стали спускаться вниз. По плану мы должны были выйти в свой пункт сбора, который находился около северных ворот, за пределами центрального острова, но, конечно, туда мы пройти не смогли. Когда эта масса людей выбежала на улицу, я побежал вдоль стены в сторону центральных ворот и, внезапно, почувствовал удар в голову, упал и на какое-то время потерял сознание. Когда пришел в себя, увидел, что нахожусь в одной из казарм, она раньше конюшней была, а потом ее приспособили для размещения личного состава. Знакомых я там не нашел. Многие в этой казарме были в полувоенной или вообще гражданской одежде. Позже я узнал, что в гражданской – это призванный на сборы приписной состав. В этой казарме одни выбивали решетку, чтобы, не выходя во внутренние ворота, выйти за пределы острова, в сторону Бреста, а другие ломали стену в смежную казарму. Но, ни то, ни другое сделать не удалось. В казарме возник пожар, загорелись нары, матрасы, и мы были вынуждены ее покинуть. Это было часов в 10-11 утра. У меня была контузия, но я уже сориентировался, где нахожусь и как можно выйти из Крепости. Но покинуть Крепость мне не удалось, все подступы были перекрыты. Опять пришлось укрыться в помещении, на этот раз в вещевом складе. Туда еще другие бойцы забегали, которые не успели одеться, и им либо выдавали форму, либо они сами брали. Ночью с группой бойцов я перешел в казармы 333-го полка, они находились в центральной части крепости. Большое здание, мощные подвальные перекрытия, даже если бы бомба попала в это здание – она подвальные перекрытия не пробила бы. На этом участке уже была организована оборона, позже мне стало известно, что ее возглавил дежурный по полку старший лейтенант Потапов. Рядом находилось здание заставы, в котором держали оборону пограничники. Позже, когда здание заставы было полностью разрушено, и многие пограничники погибли, к нам в казармы перешел лейтенант Кижеватов с выжившими пограничниками. Сколько мы в этой казарме находились, я не помню, потерял счет дням. День и ночь были перепутаны… И днем, и ночью бомбежка, обстрел. Там я встретился с такими воспитанниками 333-го полка – Петей Клыпой, Колей Новиковым, Петей Васильевым. Мы постоянно держались вместе, выполняли распоряжения руководителей обороны. Нашей задачей было со второго этажа вести наблюдение за немцами. Однажды мы обнаружили, что немцы навели переправу через Западный Буг и доложили об этом командованию. По переправе был открыт минометной огонь и, на какое-то время, движение по этой переправе было нарушено. Еще мы много раз делали вылазки за боеприпасами. В казарме не было специальных мест, где бы хранились боеприпасы. Подвалы были приспособлены для хранения овощей, но к началу войны они были пустыми. Там разместили раненных, за которыми мы ухаживали, организовали морг, а вот с боеприпасами было плохо. Старшие знали, что в каждой роте хранился ящик с боеприпасами, но, как правило, эти ящики завалило. Мы, вместе с бойцами, искали эти ящики, набивали патроны в противогазные сумки и доставляли их в подвалы. Еще мы неоднократно делали вылазки за водой. Хоть Центральный остров и омывается со всех сторон водой, на самом острове воды не было, так что, мы не раз делали вылазки к Западному Бугу. Фашисты знали, что у нас нет воды, и перекрыли все подступы к реке. Так что мы, в темное время, по развалинам, пробирались к Бугу и, кто во флягу, кто в котелок, кто в каску, набирали воду, после чего старались бесшумно вернуться в подвал. Обстановка в крепости складывалась очень сложная. Мы не знали о том, что уже фронт отодвинулся далеко за пределы Бреста, и ежедневно посылали группы с тем, чтобы определить, где же находятся наши части. Но, как правило, эти группы назад не возвращались… Мы знали, что в Южном городке располагалась танковая дивизия, в Северном – артиллерийский полк, ждали помощи, но ее все не было. Было принято решение женщин и детей, которые оказались в подвале, отправить в плен к немцам. Этот приказ выполнял лейтенант Кижеватов. Собрали женщин и детей, Кижеватов перед ними выступил, сказал, что они должны сдаться в плен, чтобы сохранить свою жизнь и жизнь детей. И, если кому-нибудь удастся выжить, рассказать, как, в первые дни, сражались в Брестской крепости. Нам тоже предложили пойти, но мы упросили командование и нас оставили. Из белого полотнища соорудили флаг, и женщины с детьми пошли к немцам. После этого было принято решение прорываться к своим. Прорываться мы должны были через Центральные ворота, выйти в город, и там соединиться с нашими частями. Добрались до ворот, там мост через Муховец был, а по другую сторону моста окопались немцы. Стоило нам появиться в воротах, как немцы открыли огонь. Но мы, все-таки, пробрались через ворота. Мы должны были пробежать через ворота, потом по мосту и забросать немцев гранатами, но это не удалось, силы были слишком неравны. Группа была рассеяна. Я, с Володей Измайловым и еще одним нашим музыкантом, Никитиным, метров на 200-300 от моста отбежали и бросились вплавь. Потом и другие бойцы поплыли. Трудно было. Река там хоть и неширокая, но течение быстрое. Тем не менее, мы на тот берег перебрались и укрылись в каком-то каземате. Это было 25 или 26 июня. А утром немцы предприняли штурм этого каземата, видимо, они знали, где находятся очаги сопротивления. Ночью была сильная бомбардировка, даже стены качались, а утром штурм… Штурмовые группы ворвались в каземат, часть бойцов погибла… Оставшихся в живых, в том числе женщин и детей, немцы вывели наверх. Женщин и детей построили в одну колонну, бойцов в другую. Мы с Володей Измайловым, сперва встали, где женщины, но один из немецких солдат показал пальцем, чтобы нам к бойцам. Так я оказался в плену… Нашу группу погнали в лагерь, который находился в Польше, километрах в 40 от Бреста. Этот лагерь представлял из себя большой участок, огороженный колючей проволокой, к которой было запрещено подходить. Если кто подходил – сразу огонь на поражение. Ночью эти ограждения освещались. Условия в лагере были невыносимые. Жили под открытым небом, днем жара, ночью прохладно, люди скучивались, обогревали друг друга. Есть, почти, ничего не давали. В этом лагере были десятки тысяч наших бойцов, многие из которых были ранены. И каждый день множество пленных умирало от голода и ран. Однажды, помню, светало. На востоке солнце встает, и оттуда, из крепости, доносятся выстрелы. Подумалось – на востоке наши, идут бои, их солнце освещает, а здесь пасмурно, тучи. Очень я этот восход запомнил… В этом лагере оказалось пять мальчишек из разных частей – я, Петя Клыпа, Толя Новиков, Володя Казьмин, Володя Измайлов. Мы одной группкой держались, думали – нам же 12-15 лет, должны отпустить. Из лагеря каждый день пленных выводили на работы, и мы пытались пристроиться к этим группам. Но как только подходили к контрольному пункту – нас выгоняли. Однажды, дней через 10-12, выводили большую группу людей, более сотни, и мы смогли к ней прибиться. Куда группу поведут – дальше в Польшу, или вообще расстреляют, мы не знали. Нам уже все равно было, где погибать, в лагере, или где еще, ну и, надеялись сбежать. Из лагеря нас повели в сторону Бреста, причем в этой группе были люди в гражданской одежде. Когда нас вывели на проселочную дорогу, мы попытались убежать, но не удалось. А перед самым городом охрана усилилась. Завели нас в Брест и разместили в тюрьме. Там мы узнали, кто были в гражданском. Оказалось, этих людей еще советский суд осудил. Когда немцы заняли Брест, их, из тюрьмы, тоже в тот лагерь направили. В тюрьме мы находились 4-5 дня. Камеры не закрывались, и мы спокойно передвигались по всей территории тюрьмы. Кормить нас там почти не кормили, хорошо, колонка работала, вода была доступна, можно было пить сколько угодно. Старшие нас предупредили, что много воды пить нельзя, иначе человек может опухнуть. И действительно, у Коли Новикова стали опухать лицо, руки, ноги. Ему стало трудно двигаться, но мы его не бросали, всегда были вместе. Иногда к ограде подходили местные, приносили еду, одежду. Если они не находили своих близких, знакомых, родных, они все равно все передавали за ограду. Кое-что перепало и нам, так что мы смогли переодеться, уже не в гимнастерках были, а в рубашках, пиджаках, стали похожи на деревенских мальчишек. Потом в тюрьму приехало немецкое начальство, которое заинтересовалось нами. Спросили кто мы такие? Мы объяснили, что из соседнего села, а здесь оказались лишь потому, что выносили людям, которых суда гнали, хлеб и воду. Не знаю, поверили нам, или просто сжалились, но нас выпустили. Как из тюрьмы вышли, так бегом от контрольного пункта побежали… Когда оказались в городе, начали думать, что дальше делать? У Петра Клыпы в музыкальном взводе служил женатый брат, Николай, и его семья жила в Бресте. Петр предложил найти жену брата. Конечно, когда наши отступали, Николай Клыпа, вместе с полком, ушел на восток, но его семья осталась в Бресте. Нашил жену Николая. День или два пожили у нее, но у нее еды не было, а в Бресте к этому времени немцы организовали детский дом. Мы между собой поговорили – есть нечего, воровать невозможно, там же днем и ночью немцы патрулировали, добыть продукты невозможно и решили идти в этот детдом. Пришли, там уже было 20-25 детей в возрасте 12-15 лет. Нас тоже приняли. Дали покушать отварной картошки, кильки. В этом детдоме мы были сами себе предоставлены, лазили, где хотели. Однажды нашли лыжи, коньки, мыло, так мы мыло стали Аннушке, жене Николая Клыпы таскать. Мыло – дефицит, и она его на продукты меняла. Через несколько дней мы узнали, что детей собрали, чтобы они стали донорами для немецких солдат, а еще узнали, что старших будут отправлять на работу в Германию. Когда мы про это узнали, решили покинуть детдом и пробираться к линии фронта. Перейти ее и оказаться у своих. Это был август 1941 года, где находится линия фронта, мы не знали, но пошли. Вечером первого дня нас увидела женщина, которая работала на поле. Мы ей рассказали, что идем к линии фронта, и она предложила переночевать в ее селе. Это была Матрена Галецкая, которая жила на окраине села Саки Жабинковского района Брестской области. Пришли в село, накопали картошки, поужинали, переночевали на сеновале. Утром Матрена нас покормила. Потом пришли соседи, принесли нам на дорогу еды, кто булку хлеба, кто кусочек сала, и мы пошли дальше. Один раз заночевали на хуторе, хозяин которого скрывал у себя нашего летчика. Летчик рассказал, что Минск и Смоленск взяты, немцы идут к Москве и вряд ли нам удастся пересечь линию фронта. Он посоветовал искать партизан. Мы их искали, но никого не нашли и вернулись в село Саки, где нас разобрали по домам. Брали тех, кто может оказать помощь в хозяйстве, а я самый маленький был и меня никто не хотел брать. Матрена взяла к себе Петю Клыпу, и я около месяца жил с ним. Помогали по хозяйству, складывали сено, копали картошку. Спустя месяц меня забрал сосед Матрены, Николай Завуличный, он через дорогу жил. У него два ребенка было, мальчик, четырех лет, и девочка около года. До 1944 года я жил у него. Впоследствии в это село неоднократно партизаны приходили. Когда они в первый раз пришли, я попросил взять меня в партизаны, но они сказали: «Пока тебя немцы не трогают – живи здесь. Будет совсем туго – заберем». Мой товарищ, Володя Измайлов, жил на хуторе родственника Матрены, его фамилия тоже была Завуличный. Этот хутор очень часто посещали партизаны, у которых Володя был связным. Осенью 1941 года Петя Клыпа и Володя Казьмин ушли искать партизан, впятером прятаться опасно было, и больше мы их не видели. В 1942 году, после поражения немцев под Москвой, фашисты решили отомстить и отыграться на восточниках, так местное население называло русских, которые оказались под оккупацией. Под предлогом, что война заканчивается, и русских будут отправлять в Россию, всем восточникам приказали собраться в Жабинках. Мы с товарищами добрались до Жабинок, но быстро поняли, что никакой отправкой и не пахнет, и сбежали. Потом узнали, что всех, кого там собрали, вывели на окраину и расстреляли. Я тогда на хуторе укрылся, он где-то в полуторах километрах от Жабенок находился, и слышал автоматные и пулеметные очереди, крики людей… На другой день земля еще дышала. Кровь даже наверх выступала… Несколько дней я прятался на этом хуторе, а потом вернулся в Сотки. Лопатка, староста села, знал, что я русский, но немцам меня не выдал. В 1942 году начались облавы, немцы забирали и восточников, и местное население. Под такую облаву попал Коля Новиков и его угнали в Германию. Так мы остались вдвоем – я и Володя Измайлов. В 1942 году я пас скот. К этому времени я научился говорить на местном языке, не отличался от местных пацанов, но меня все кацапенок звали. Год я коров пас, у Завуличного три или четыре коровы было, но страшно не любил это дело. Не по нутру мне оно было. Одно лето отпас, а на будущий год сказал хозяину, что пасти больше не буду, нет у меня такого призвания, и они наняли другого пастуха, а я им помогал по хозяйству. В 1944 году Брестскую область освободили. Помню, как к нам в село въехало 10-15 разведчиков. Бравые такие, молодцеватые ребята, на конях, при погонах. Матрена их встретила, пришли другие соседи. Принесли им выпить, закусить. После этой встречи они лошадей оседлали и поскакали в сторону Бреста. Когда разведчики в село приехали, мы с Володей просили их, чтобы нас или воспитанниками взяли, или на действительную, но они не могли. Мы с Володей пошли в Жабинки, и там стали проситься в армию. Но нам опять отказали. Наверное, не захотели возиться, нам же всего по 15 лет было. Еще какое-то время я прожил у Завуличного, а потом узнал, что в Бресте эшелон готовится, который таких ребят как я в Россию повезет, на Урал. Пристроился к этому эшелону и поехал. Ехали долго, целый месяц. Помню, в Брянске нам устроили баню и прожарку одежды, у всех были вши. Приехали в Нижний Тагиле, где нас определили в школу ФЗО. Я попал в группу токарей. В этой школе ежедневно были практические занятия на заводе, выпускавшем Т-34. С этого завода, ежедневно, где-то 70 танков отправляли на фронт. Была у меня мысль пристроиться в эшелон с танкистами и уехать на фронт, но там очень тщательная проверка была, контроль, никаких посторонних людей. Так я остался в Нижнем Тагиле. Окончил школу ФЗО и до 1946 года работал на заводе, точил детали для двигателя. Условия жизни были плачевные – ложишься спать – есть хочется, встаешь – то же самое. Карточная система, продуктов в обрез, лишь бы с голоду не умереть. Решил отыскать сестру, которая осталась в Ростове. Поехал, но не в вагоне, а где в тамбуре, где на крыше, где товарняком. В конце концов, в мае 1946 года, меня задержали и отправили в детприемник. К этому времени там уже было собрано 20 беспризорников. В детприемнике я пробыл около месяца. Там был создан струнный оркестр, с которым, однажды, мы посетили трудколонию им. Макаренко. Посмотрели и позавидовали воспитанникам – все одеты в форму цвета хаки, костюмы, брюки, рубашки. И кормили там неплохо… Из детского приемника нас определили на электромеханический завод в Харьков, но там, видимо, мы были не очень нужны. В общежитии не было постельного белья, питание очень плохое. В столовой нам место отводят, садимся, а хлеба нет. Мы сидим, ложками стучим, кричим: «Начальник, хлеба!» В конце концов, нам постельное белье выдали, так мы его на рынок отнесли, продали за бесценок и разбежались кто куда. Я думаю, куда дальше ехать? Поеду в Белоруссию, к тому хозяину, от которого в 1944 году уехал. Где на попутках, где поездом, добрался до Бреста. Помню, деньги у меня еще были, так я себе купил свитер, что-то перекусить и на попутке приехал в село. Завуличный с войны пришел раненный в голову, работать не мог, так что меня приняли. Помогал по хозяйству. Вступил в комсомол и по комсомольской путевке меня направили в Брест, в ФЗО №35. Окончил его по специальности столяр. После окончания нас должны были отправить в Донбасс, но я остался в Бресте, когда я еще в ФЗО учился, я стал играть в духовом оркестре железнодорожного училища, и меня в это училище и направили, но не как учащегося, а как рабочего. Ремонтировал окна, двери, перестилал полы, зимой был истопником. Поступил в вечернюю школу, я же перед войной только 5 классов окончил, а во время войны школа не работала. Так работал, учился и играл в духовом оркестре. В 1949 году мне пришла повестка, но старший мастер, он у нас в оркестре был дирижером, пошел в военкомат и уговорил, чтобы меня оставили. В 1950 году меня призвали и направили в Ригу, в отдельный батальон правительственной связи. Сперва, был рядовым, потом окончил сержантскую школу. Командовал отделением, был замкомвзвода. В 1951 году в Риге создали курсы офицеров связи, на которых направляли тех, кто имел 7 классов образования и выше. Я успешно сдал экзамены, был зачислен курсантом. Занимались по программе военного училища. В 1952 году мне присвоили звание лейтенанта и направили в Черняховск на должность начальника связи зенитного дивизиона. До 1956 года служил в 95-м механизированном полку 30-й механизированной дивизии, кстати, в 1955-1956 году нашим полком командовал сын маршала Говорова. Сначала служил в зенитном дивизионе, потом был командиром комендантского взвода. В 1956 году окончил 11 классов вечерней школы при Доме офицеров. Тогда же был принят в партию. В том же 1956 году произошла первая встреча защитников Брестской крепости. Об этой встречи написали в «Красной звезде», опубликовали фотоснимок, имена защитников – командир 44-го полка майор Гаврилов, Петр Клыпа, Раиса Абакумова, Олеся Мохнач. Абакумову и Мохнач я не знал, а вот Петю Клыпу – мы же с ним в лагере вместе были, в тюрьме. Прочитав эту статью, я написал в «Красную звезду», Рассказал о себе, что помню об обороне Крепости. Из редакции «Красной звезды» мое письмо переправили Сергею Сергеевичу Смирнову, он мне написал, попросил ответить на ряд вопросов. Я ответил, так у нас началась переписка. Тогда же, в 1956 году, я узнал, что Петя Клыпа живет в Брянске, договорились с ним встретиться. Это такая встреча была… Мы с ним всю ночь проговорили, столько воспоминаний, только под утро уснули. Награжден орденом Отечественной войны II степени в честь 40-летия Победы. № наградного документа 75.